"Мощным манием Великого Петра возжен светильник монашества снова на святых своих горах, при священной могиле своих святых первоначальников, — и с того времени под благоверным кровом благочестивейших государей, растет постепенно свет его".
(Из валаамских изданий 19-20 вв.)

В ходе Северной войны древняя территория Карелии вновь вошла в состав России. В 1710 году были взяты города Выборг и Кексгольм (древняя Корела). Согласно Ништадскому мирному договору, подписанному в 1721 году, Швеция признала за Россией право на владение значительными территориями на юго-востоке Финляндии. Позднее, в 1744 году, эти территории составили Выборгскую губернию — особую административную единицу в Российской империи. Подавляющее большинство населения губернии исповедовало лютерантство.
Опасаясь реваншистских настроений шведов, российская администрация губернии стремилась добиться полной лояльности лютерантско-финского населения. За лютеранскими приходами были сохраненысорганизационно-канонические связи с церковью в Финляндии. Конфессиональная обстановка в губернии на протяжении всего XVIII века характеризовалась взаимной терпимостью лютеран и православных.
Правительство Петра I также отличалось веротерпимостью. В Петровском "Духовном Регламенте", основном церковном законе, принятом в 1721 году, важное место занимала мысль об исторически преходящем разрыве христианских церквей, происшедшем в прошлом:
"И есть ли посмотрим на истории, аки чрез зрительные трубки, на мимошедшие веки, увидим все худшее в темных, нежели в светлых учением временах. Не спесивились так Епископи до четырехсотнаго лета, как после возгорелися, наипаче Константинопольский и Римский..."
В ходе радикальных государственных преобразований Петр стремился предупредить вероятность возникновения церковной оппозиции.
Он упразднил патриаршество, образовал коллегиальный орган управления церковью, Священный Синод, - но фактически лично стал главой церковной организации. Совершив передачу значительной части церковной собственности в государственное пользование, Петр ослабил прежнюю самостоятельность церкви и таким образом превратил ее в инструмент светской, государственной власти.
При Петре был установлен строго ограниченный штат духовенства, из-за чего множество монахов, священников и церковнослужителей остались без места. Значительное число низшего духовенства пополнило собой армию. Некоторые монастыри были закрыты. Эти меры привели к образованию множества "беглых" монахов и священников, искавших пристанища в окраинных монастырях.
Монастырям было указано — "пищу иметь от трудов своих". Запрещалось привлекать в обители молодых людей до 30-ти лет (и не имевших согласия родителей), предписывалось принимать людей больных, нищих, и еще немощных и увечных отставных солдат.
В духе "Регламенту", закрепившего реформу церкви, монашеская община, неспособная обеспечивать содержание братий от собственного хозяйства и проводить церковные службы силами своих иеромонахов, а не приглашенных священнослужителей, считалась недееспособной. Подобные монастыри предписывалось закрывать:
"Монастыри идеже мало братии надлежит сводити во едину обитель идеже прилично толико, елико пропитатися смогут..."

В феврале 1715 года архимандрит Иринарх, настоятель Кириллово-Белозерского монастыря, в подчинении которого находился приписной Васильевский монастырь, принявший к себе братию уничтоженного в 1611 году Валаамского монастыря, "бил челом" Петру о передаче ему в управление новой вотчины - "на Ладожском озере остров Валамский и вкруг его рыбные ловли". Архимандрит мотивировал просьбу тем, что, во-первых, это бывшие владения (вотчина) Валаамского монастыря, община которого оказалась в составе Кирилловой обители; во-вторых, территория эта после изгнания шведов еще не получила нового российского собственника — "ныне впусте и никому не отдана"; и в-третьих, необходимостью поправить бедственное положение Кириллова монастыря — "ныне от крестьян своих за скудостью питатца нам нечем".
Челобитная попала к князю А. Д. Меншикову, назначенному в 1714 году управляющим отвоеванными у Швеции землями. Известно указание "светлейшего римскаго и российского государств князя и герцога ижерского генерала-фельтмаршала кавалера и губернатора Александра Даниловича Меншикова", подписанное им в январе 1716 года, согласно которому "остров Валамской со обретающимися на нем крестьяны и с пашней и с лесы сенными покосы и со всеми угоди отдать в Кириллов Белозерской монастырь в вотчину". Впрочем, рыбные ловли были даны Кириллову монастырю лишь на пятилетний срок. Иринарх был уведомлен, что по истечении этого времени права на рыбные ловли будут переданы любому другому владельцу, кто приобретет их за наибольшую цену: "по прошествии тех пяти лет отдать тое рыбные ловли на откуп с торгу кто более давать будет".
Ко времени принятия этого решения А. Д. Меншиков был вероятно осведомлен о богатстве валаамских угодий и имений, их опись уже была составлена капитаном Кексгольмского батальона Василием Доможировым. Капитан, побывавший на архипелаге, обнаружил на территории среди скал, лесов и болот одну часовню, 4 крестьянских двора и небольшие участки пахотной земли и сенных покосов. "По скаске" местного крестьянина Федора Кошкони капитан Доможиров отмечал, что "около острова рыбных тонь тритцать посредине острова (т. е. во внутренних озерах. — Авт.) и по губам шестьдесят — всего девяносто тонь" .
Удовлетворяя просьбу архимандрита Иринарха о передаче острова Валаам Кириллову монастырю, губернатор А.Д.Меншиков ничуть не отступал от политики ограничения церковной собственности - эка вотчина: 4 крестьянских двора! - зато удачно привлекал к освоению глухого уголка новой территории русского владельца. Иное - рыбные ловли: богаты! Следовательно, будут принадлежатьт тому, "кто более давать будет".
Архимандрит Иринарх, в свою очередь, хотел получить от Валаама большего, нежели могли ожидать чины губернской администрации. Он объявил епископу Ладожскому и Корельскому Аарону, во вновь образованную епархию которого входили Валаамские монастырские острова, что "по имянному его великого государя указу ведено... на Валамском острове строить вновь монастырь". Владыка Аарон благословил тогда Иринарха...

...Через два десятка лет Синод проведет расследование обстоятельств образования нового монастыря на Валааме. Петровского указа, на который ссылался Иринарх, не найдут. В Синоде посчитают, что подобного указа вообще не существовало.
Означает ли данное обстоятельство, что Иринарх, прося епископа о благословлении строительство монастырской церкви, намеренно вводил того в заблуждение? И зачем тогда он убеждал епископа в наличии документа, утверждая, что "без... великого государя указу оного чинить не смеют"? Чем, кроме сомнительного указа, мог руководствоваться в своей затее архимандрит Иринарх: стремился ли он правдами и неправдами восстановить уничтоженный в прошлом шведами православный монастырь, известный подвигами Валаамских чудотворцев святых Сергия и Германа или желал освободиться от бремени содержания части братий Васильевского монастыря, или еще что?

Первую после векового разрушения церковь на острове Валааме, во имя Преображения Господня с приделами во имя Иоанна Богослова и Андрея Первозванного, была построена в 1719 году.

Новые насельники Валаама, монахи, присланные сюда из Васильевского и Кириллово-Белозерского монастырей, выполняли исключительную миссию - строить обитель на острове вдали от материкового берега, жить по соседству с людьми, говорившими на чужом языке и настороженно относившихся к поселенцам. В первые четыре года существования обители сменились три руководителя строительных работ - не все монахи, очевидно, могли снести суровые испытания.

В 1721 году истекал срок владения Кириллова монастыря рыболовецкими тонями Валаама. Однако, губернская администрация не напоминала о прежнем устанвлении. Россия праздновала славную викторию в Северной войне. Осуществлялись государственные реформы и административные преобразования. Отстраивалась новая столица империи, Санкт-Петербург. Тем временем на острове Валааме возводится новая церковь, Успенская с приделами Петра и Павла. Строительные работы возглявляет вновь назначенный на должность "строителя" монах Иосиф Шаров. О его жизни и трудах, судьбах обители и братий, свидетельствует сохранившаяся в архивах переписка Шарова с архимандритом Иринархом.
Из письма Иосифа Иринарху, мы узнаем, что завершенная строительством в 1727 году Успенская церковь стоит без икон. Иосиф сообщает Иринарху, что краски приобретены, но "мастеров добыть нигде не можем, а которые и есть, да просят цену большую, а мастерство их нехорошее". Иосиф осмеливается подать императрице Екатерине прошение о денежной помощи, и получает на оплату работы мастеров-иконописцев "ис кабинета сто рублев".
Это была единственная хорошая новость для Иринарха.1727-ой стал годом испытаний и утрат.
Из письма Иосифа Иринарху:
"А ведомо вашему отечеству буди сего 727 года июня в ...день приезжали к нам разбойники и... монастырю изъян сделали, ружье которое было все взяли, також де суды рубили, а другие с собой взяли".
Спустя всего два месяца:
"..727 года августа в 16 день были от нас посланы в Санкт-Петербурх иеромонах Феодосий да монах Сафроний, монах Иона... за монастырской нуждой... и оные иеромонах и монахи ис Питербурха едучи на Ладожском езере... потонули октября в 7 день и что у них было ис Питербурха покупки, такоже подаяния, все безвестно утерялось..."
Тяжелые чувства строителя о предстоящей голодной зиме угадываются за подробно перечислениемых в этом письме понесенных утрат:
- 70 рублей, годовое содержание всей братии;
- "два образа спасителевых";
- церковная утварь и богослужебные книги;
- съестные припасы, в том числе "муки пшеничной 8 пуд" и "полтора ведра вина";
- строительные материалы — железо и гвозди, веревки и клей, "заслон железный";
- холст и сукно;
- "двои сапоги новые" и "шуб работницких 13 поношенных овчинных",
и прочие важные и необходимые вещи.
Смертью трех монахов в далеко не людной валаамской общине обозначила проблему проведения церковных служб:
"Просим вашего отеческого благословления соблаговоли к нам прислать иеромонаха, а понеже у нас есть иеромонах, да от старости ради служить не может";
"А о работных людех как Ваше отеческое благословление соблаговолите: с пашпортами к нам не приходят, а без пашпортов держать не смеем, и в том нам остановка немалая, нанять здесь некого... а своим не управить".
Но в ответ Иринарх лишь напомнил о правительственном распоряжении "монахов и работных людей никакого звания без пашпортов не принимать и не держать".
Следующее известное нам послание Иосифа Иринарху (1728 год) свидетельствует о продолжении строительных работ ("А в обители у нас дал бог твоих ради отеческих молитв по сие в добром здравии. А конюший двор у нас ныне строитце..."), о старой проблеме - отчуждении местного населения и недостатка рабочих рук ("...понеже ради бога (т. е. безвозмездно.— Авт.) трудиться не приходят, а нанять здесь некого... управляться некем"), и еще - о полном упадке духа строителя:.
"Прошу Вашего архипастырского благословления... чтоб пожаловал меня соблаговолил строительства переменить";
"Пожалуй отец архимандрит меня перемени ким соблаговолишь от себе из Кириллова монастыря прислать или кого у нас из братства благословишь..."
И наконец о главном:
"Да еще вашему отеческому благословлению предлагаем. Монастырь наш ни в какой епархии не числится, а когда приедем в Питербурх за монастырской нуждой и нас принуждают "которой епархии?" — а мы и сказать не знаем..."

Иринарх уже давно отстраненно воспринимает события на Валааме. Он отказавает строителю в просьбе прислать нового иеромонаха и работных людей ("за дальностью расстояния"), предлагает Шарову самому подыскать себе замену из числа валаамских монахов. Наставник указывает Иосифу, что от кандидата, согласившегося стать иеромонахом, необходимо получить расписку - "взять у него письмо с поручители что бытство иеромонашенное во оном монастыре неисходно". Из переписки известно, что "подписку о невыезде" с острова обменял на звание иеромонаха некто Феофилакт.

Проблема проведения церковных служб была остра, по этому поводу сохранилось предание, выразительное по своему названию — "Наказание злоумышлявших против обители" — и по содержанию.
Два белых священника, приглашенных служить в монастыре еще в 1721 году, составили начальству предложение об упразднении монастыря и собрались с ним в столицу. Явившиеся им во сне, перед поездкой, два черноризца (святые Сергий и Герман Валаамские) "советовали им оставить такое предприятие, в противном случае угрожали им погибелью". Не обращая внимания на предостережение, те отправились в путь. Плавание закончилось вскоре близ одного из мысов Валаама, неожиданно разыгравшаяся буря "потопила их и снова сделалось тихо!". Этот мыс стали называть Поповым.
Возможно, что это предание основано на реальном событии. В том 1721 году был принят церковный закон, запрещавший использовать в монастырях бельцов. Поэтому валаамские челобитчики лишались службы и теряли место. Мысль ехать к начальству с доносом на недееспособный монастырь могла быть вызвана желанием обосноваться на Валааме в качестве хозяев построеного. Отсутствие в штате монастыря иеромонахов и замещение их белым духовенством в целях проведения церковных служб было поводом для упразднения обители. Закон предписывал превращать такие монастыри в приходские церкви.

Между тем, отношения Валаама с Кирилловым монастырем становятся все менее определенными. Иринарх вновь отказывает Иосифу "ради нужные работы присылать от Кириллова монастыря работных людей" и "определить" валаамцев "платьем от Кириллова монастыря".
Иринарх не согласился удовлетворить просьбу Иосифа Шарова об увольнении с настоятельской должности, однако надоумил его обратиться за помощью непосредственно к новой российской императрице Анне Ивановнес челобитной о возвращении приладожских и других имений бывшего Валаамского монастыря новой Валаамской обители.
С приходом к власти Анны Ивановны церковники почувствовали некоторое облегчение своего материального положения. Неимущее духовенство получило льготы по налогам. Монастыри активнее прежнего стали добиваться новых прав на владение крестьянами и земельными угодьями. Многоопытный Иринарх, как оказалось, дал удачный совет валаамскому строителю.

Итак, шел 1730 год.
В челобитной Шарова Анне Ивановне, в частности, говорилось:
"В прошлых де даних годех обретавшийся в Водской Новгородского уезда пятине в Корельском присутствии Валаамский монастырь, когда город Корелу и с уездом завоевал швед, тогда и... Спаской монастырь Валамский разорил и церкви божий и келлии, и ограды все пожгли, и живущих в том монастыре монахов изогнали и в тогдашнее время жалованные грамоты и всякие вотчинные крепости и протчие письма, ис которых иные сожжены, а другие подраны все без остатку, и того монастыря многие монахи и крестьяны з женами и с детьми от тех шведов побиты, а иные и врозь разбрелись, и тот Валамский монастырь многие годы был впусте..."
Шаров также утверждал, что в 1716 году "монастырь возобновить было поведено" указом государя.
Объяснив таким образом уважительные причины запустения монастыря и сославшись на авторитет Петра, строитель просил на основании сохранившихся в государственных архивах документов, свидетельствующих о правах монастыря на вотчины, передать бывшие владения вновь отстроенной обители. Документы на этот счет были выявлены и представлены.
Императрица была благосклонна к валаамской обителим и вернула ей часть вотчин бывшего Валаамского монастыря.
Из письма Иосифа Иринарху:
"Всемилостивейшая государыня императрица Анна Иоанновна самодержица всероссийская... для нашего скудного жития и для свейского разорения на пропитание пожаловала... соляные варницы, мельницу и двора монастырского и пожни со всякими угоди в Ковде волости, да в Кексгольмском уезде в Сакульском погосте двадцать три двора крестьян с землею и с пожней и со всякими угоди, да круг Валамского острова рыбные ловли"

Дело с выявлением бывших монастырских вотчин длилось около двух лет. Указ последовал в начале 1733 года, когда дела монастыря как будто стали поправляться. Иосифу возвращенных имений недостаточно — от "пожалованных крестьян питомства братии иметь и обители более распространить невозможно". Он хочет получить и другие имения, "старинные же наши вотчины, которые ныне имеются ни за кем во владении, а которые хотя и владеют да без указу".

В том же 1733 году Валаамский монастырь обратил на себя внимание сподвижника Петра I по церковной реформе, архиепископа и вице-президента Синода Феофана Прокоповича. Тогда, после очередного административного преобразования, Кексгольмский уезд, к которому относились и Валаамские острова, перешел в ведомство (по церковной линии) Новгородского архиепископа Феофана. По этому случаю в монастыре была сделана перепись имущества и строений, отправленная в резиденцию Феофана.
В то же время состоянием Валаамского монастыря заинтересовался епископ Вологодский, считавший, что поскольку Валаам приписан к Кириллово-Белозерскому монастырю, то должен находится в его ведомстве. Иосиф направляет соответствующую опись и Вологодскому епископу. Из нее мы, в частности, узнаем, что к 1735 году в общине состоял 21 монах, служителей и работников не имелось, а в кассе было 6 рублей 73 копейки.

В следующем 1736 году неопределенное положение обители, забытой губернской и церковной администрацией, и до сих пор не причисленной ни к одной из епархий, вдруг со всей явью обнаружилось в столкновении интересов двух иерархов.
В самом начале 1736 года, как следует из протокола заседания, "некая ис первенствующих святейшаго Синода членов персона" заявила, что "на острове Валамском обретается монастырь имянованием Валамский" и "в том монастыре находится монашествующих число довольное и пребывает без всякого достодолжного над собою наблюдательного смотрения, приемля к себе и постригая противно указам кого хотят".
"Персона" высказала также "немалое сумнительство" по поводу того, что Валаамский монастырь приписан к Кириллово-Белозерскому монастырю и подчиняется Вологодскому епископу.
Такое положение, якобы "не безопасно есть дабы от своеволия каковых наиболших в том Валамском монастыре указам противностей произойти не могло".
По поводу "своеволия и указам противности" Синод прозвел расследование, в ходе которого новый настоятель Кириллово-Белозерского монастыря не смог доказать законности приписания к нему Валаамского монастыря. Тогда занялись поисками указа Петра, на который ссылались в Кириллове и на Валааме. Но нашли лишь указание "бывшего князя Меншикова", как об этом блистательном сподвижнике Петра пренебрежительно говорилось о протоколе Синода.
Сомнения возбудившего дело члена Синода, очевидно, Феофана Прокоповича, подтверждались. Дело принимало совсем неблагоприятный оборот для Валаамской обители.

На Валаам была направлена воинская команда с приказом доставить в Санкт-Петербург старшего в братии и любого из прочих служителей:
"Для того взятья послать... салдат трех человек... дабы они ехали и по приезде вышепоказанных людей взяли и в святейший правительствующий Синод за своим крепким (дабы они утечки и здравию своему повреждения учинить не могли) караулом привезли без всякого времени продолжения" (из установления Синода).
Был взят строитель Иосиф Шаров, а с ним еще один монах (служителей не оказалось). "С помянутыми колодниками" команда благополучно возвратилась в Санкт-Петербург. Сразу же состоялся допрос Шарова.
"Под страхом за неправдивое и утайное показание нетотию монашеского чина, но и жесточайшего в светском суде истязания" он отвечал на вопросы следователей.
Согласно сформулированным в протоколе заседания Синода "вопросным пунктам" и ответам Шарова, изложенным в рапорте следователей, допрос был проведен по нижеследующей схеме.
Вопрос: "Когда был сооружен Валамский монастырь?".
Ответ: "До моей бытности".
Вопрос: "Подлинный указ где ныне имеетца?"
Ответ: (не знает).
Вопрос: "Для каковых резонов оной Валамской монастырь к Кириллову монастырю Белозерскаго приписан?"
Ответ: (не знает).
Вопрос: "До приписки тот Валамской монастырь числился в Синодальной ли области или в коей епархии?"
Ответ: (не знает).
Вопрос: "Игументство ль в нем было или строительство?"
Ответ: "... С моей бытности Валамской монастырь имелся и ныне имеется в ведомстве Кириллова монастыря Белозерскаго".
Вопрос: "Пашенной при монастыре колико десятин?"
Ответ: "Того сказать не упомню".
Вопрос: "А на том де Валамском острове... по описи Кексгольмского баталиона капитана Василья Доможирова... показуется построенная часовня в прошлых годех была ли?"
Ответ: "Того не ведаю. Таковой часовни по приходе своем в тот монастырь, а имянно в прошлом 1719, не застал и ныне никакой часовни в том Валамском монастыре також и жителей на оном острове трех дворов крестьянских и двора бобыльского не имеется...".
Во всем ссылаясь на настоятеля Кириллово-Белозерского монастыря Иринарха, Иосиф утверждал, что сам он лишь выполнял его волю, распоряжения, присылаемые от Кириллова монастыря, а также от епископа Ладожского и Карельского Аарона, а с 1733 года от Новгородского архиерейского дома и еще от Вологодского епископа.
Синод констатировал следующий факт: "О строении того монастыря высокославныя и вечнодостояныя памяти государя императора Петра Великого самодержца всероссийского указа... не имеется, а обретается с помянутой благословенной за рукой предреченного архимандрита Иринарха грамоты копия". (Имелось ли в виду письмо Иринарха епископу Аарону, в котором содержится формулировка о воле императора строить на острове церкви?)
Образование монастыря было приписано незаконной инициативе Иринарха: "утая прежнее на Валамском острове монастыря бытие объявлял оной архимандрит якобы вновь на том острове монастырь ему ведено строить по имянному императорского величества указа, каковаго... от Кириллова монастыря не объявлено, и гдеб тот указ быть имел не объяснено"

Вопрос в итоге был поставлен определенно, быть ли монастырю на Валааме. Членов Синода возмущало не только противозаконное деяние архимандрита Иринарха, но и отсутствие "наблюдательного смотрения" за монастырем. Какие проповеди там читались? Выяснилось еще, что на остров не поступали правительственные указы, а приживались и постригались беглые!
Боровшийся за очищение религии и церкви, Феофан Прокопович видел опасность и в том, что монастырь мог стал прибежищем юродивых и притворно беснующихся, смущавших население. А какие "чудеса" могли быть придуманы в этой обители?
К счастью для валаамских в судьбе монастыря уже успела принять участие сама ныне здравствующая императрица, давшая обители крестьян и вотчины, и, что важное, выяснилось, что монастырь существовал на острове еще "от давних времен", еще до шведского разорения Карелии. Церковных иерархов располагало к новому монастырю и то, что старый был разрушен шведскими завоевателями, извечными противниками россиян. Нынешние валаамские монахи, основавшие свою обитель на старом пепелище (пусть и незаконно) выглядели преемниками мучеников, отдавших жизни за веру. Возвращение монастыря на карту Ладожской Карелии становилось печатью православно-российской принадлежности края. Так Валаамский монастырь получил законное право на существование.

Валаамский монастырь стал известен Феофану по крайней мере с 1730 года. То было трудное время для архиепископа. После смерти Петра противники церковных реформ энергично выступали против главного помощника царя по делам церкви, невзирая на последствия. Так в 1730 году за написание "возмутительного" сочинения "Житие новгородского архиепископа еретика Феофана Прокоповича" группа известных церковников была строго наказана. Некоему иеродиакону Ионе, обвинявшему Феофана в том, что "он церкви у себя дома не имеет" и "в мясоеды во все посты мясо ест", было указано, что "непристойные укоризны" в адрес Феофана "хотя темно, однако касаются к поношению высочайшей чести и власти... за что по всем государственным правам должны быть казнены смертию". Но решили ограничиться отправлением Ионы, "бив кнутом", в ссылку в Валаамский монастырь с указанием "не выпускать никуда... чернил и бумаги не давать".

Иосиф Шаров скончался и был похоронен на Валааме, так и не выбравшись с острова на материк.
В память о нем в монастыре был записан рассказ о том, как он однажды едва не принял смерть в волнах Ладожского озера на пути к Валааму (к этому "чудесному повествованию" мы обратимся позднее), да оловянные его тарелки. Утварь бережно сохранялась в ризнице монастыря, а в 1911 году выставлена во вновь открытом монастырском музее.

Возможно, земля Валаама сохранила память о еще одном известном нам обитателе монастыря. Весьма вероятно, что... Впрочем, по порядку.
Разведочные археологические работы на острове в 1987 году дали некоторые материалы, иллюстрирующие устройство и быт Валаама периода возрождения монастыря в XVIII веке. Эти материалы были получены в раскопе, размеченном в 50 м к югу от внешнего "каре" келейных корпусов центральной усадьбы. Здесь на площади 32 м² исследованы следы жилой постройки — по-видимому, обычного срубного дома, от которого в земле сохранились лишь масса железных гвоздей, осколки оконного стекла и остатки разрушенной печи: битый кирпич, обожженные камни, куски известкового раствора. Несмотря на небольшие размеры раскопа, в нем собрана довольно значительная коллекция бытовых предметов и утвари, принадлежавших обитателям дома. Найдены кухонные и столовые кухонные горшки и миски, железная сковорода, дужка бадьи, мотыжка — орудие огородника, ключ-отмычка от деревянного дверного замка, обломок подсвечника, подковка и бронзовые спиральки, на которых, наверное, висела лампада перед иконой в красном углу. Достаточно прозаический набор. Кто-то из обитателей дома любил и приодеться: из земли извлечены медная пуговица камзола и каблук парадного башмака, украшенный перевитым бронзовым жгутом. Но вот среди остатков разрушенной печи обнаружены несколько обломков изразцов — особых облицовочных керамических плиток, украшавших печь и одновременно обеспечивавших длительное сохранение ею тепла. Изразцовые печи не были редкостью в дворянских жилищах и домах зажиточных горожан, но они как-то плохо вяжутся с бытом братии небогатого монастыря. Недоумение, а потом и улыбки на лицах вызвали находки многочисленных осколков винной тары — стеклянных бутылей и штофов. На остатки чьего же дома наткнулись археологи?
Прежде всего необходимо поточнее датировать комплекс остатков жилища и связанных с ним предметов. Производство гладких полихромных изразцов типа найденных в раскопе было налажено в Санкт-Петербурге с 1710-х годов. Среди множества черепков керамической посуды оказались фрагменты двух столовых мисок и кувшина, украшенных полосами черного лощения. Чернолощеная столовая посуда — характерная продукция московских гончаров, изготовляли ее до конца XVIII века. Принадлежность всего комплекса к XVIII столетию подтверждали и другие находки. Далее уточнить датировку помогли старые планы и описания Валаама. На древнейшем из разысканных к настоящему времени плане монастыря 1751 года место раскопок показано пустующим: никаких домов к югу от ограды и келейных корпусов в то время не было. Отсутствовала застройка на этом участке и в 1777 году, когда в монастыре побывал и описал его приладожский помещик Я. Я. Мордвинов. Наконец, на известной литографии с изображением деревянного Валаамского монастыря, впервые опубликованной в книге путешествий академиком Н. Я. Озерецковским в 1792 году, место раскопок показано пустующим по-прежнему. Следовательно, чье-то жилище могло стоять здесь только в первой половине XVIII века, а точнее — в 1720—1740-х годах.
Теперь можно обратиться к документам первых десятилетий существования возрожденного Валаамского монастыря и попытаться найти в них какие-то сведения, сопоставимые с материалами раскопа. Внимание привлекают два письма, датированные 1727 и 1728 годами. Это письма настоятеля монастыря Иосифа Шарова, адресованные Кириллово-Белозерскому архимандриту Иринарху. В них сообщается о проживании при монастыре одного светского лица, богатого "вклатчика" Василия Агапитова, поддерживающего монастырь и по каким-то причинам заинтересованным в существовании и укреплении православной обители на Валааме. Из писем настоятеля явствует, что жизнь этого человека при монастыре была полна драматизма. Так, в июне 1727 года, пишет Шаров, "приезжали к нам разбойники и вклатчика нашего Василья Агапитова пограбили, а денег у него взяли семьсот рублев". В следующем 1728 году Агапитова постигло новое несчастье — он стал погорельцем, о чем Шаров писал: "вклатчик который у нас в монастыре Василей Агапитов, и онаго 727 году разбойники пограбили, а в нынешнем 728 году келлии, которые купил у нас, згорели, також де и который его был скарб все згорело". Шаров сетует на то, что при тушении пожара были сломаны еще две монастырские кельи.
Очень похоже, что остатки жилища, вскрытые в раскопе, и принадлежали неудачливому вкладчику Агапитову. Все сходится: и даты, и расположение дома за чертой монастыря (вкладчик — не монах), и вполне светская изразцовая печь, и даже осколки винных бутылок и штофов. Как видно, после ограбления и пожара Агапитов не стал отстраивать дом, а перебрался подальше от лихого места.